Жизнь прихода

Так уж сложилось...

Так уж сложилось...

Первого ноября 2015 года в одном из новопостроенных домиков в Сергиевом Посаде, недалеко от Лавры, собралась разношерстная компания. Большинство этих людей не приглашали как-то специально – они сами помнили этот день и приехали из Москвы, чтобы отметить 45-летие одного из самых замечательных людей, которых я встречал в своей жизни. А через 11 дней этого человека не стало…
 
С Димой я познакомился во время обучения на первом курсе института, а начиная со второго семестра, мы расставались все реже. По возрасту старше меня на год, а психологически – лет на пять, он всегда оставался в нашем тандеме «старшим партнером». И это лидерство меня никогда не обижало. Вообще, я не знаю человека, который мог бы обидеться на Диму. Знакомясь с новыми людьми, он всегда исходил из «презумпции порядочности», и очень огорчался, когда «добро принимали за слабость». Удивительной Диминой чертой был мир, который он буквально излучал вокруг себя. Если я раздражался на окружающих, а Дима был рядом, конфликт был гарантированно невозможен. Положит руку мне на плечо, улыбнется своей загадочной улыбкой, и весь мой кураж куда-то улетучивается. Как и многие первокурсники, я периодически что-то делал со своей прической. Дима переболел этим в школе, и в институт пришел уже прилично стриженым человеком. Когда у меня на голове что-то менялось, я непрерывно слышал только одобрение, и никогда – насмешку, пока к третьему курсу моя стрижка также не приобрела приличный вид.
История обращения Дмитрия к Богу носила хрестоматийный характер, как будто взята из жития святого. Институт он заканчивал некрещеным. Уже в ординатуре, во время дежурства в Тушинской детской больнице в руки Дмитрию попалось Евангелие. Прочел, и решение принять святое крещение было осуществлено в Вербное Воскресение 1997 года в Спасо-Преображенском храме в Богородском. Далее с пути спасительной христианской жизни Дмитрий не сворачивал до самого конца.
 Так уж сложилось, что все важнейшие события в моей жизни в первую очередь поверялись им. Первый «кастинг» предполагаемой невесты – моей будущей жены. После одобрения друга в родительском благословении не сомневался. Когда родились дети, вопрос о выборе крестного отца не стоял. (Крестные матери у всех троих детей разные). А когда было плохо – его дом всегда был моим домом.
 Не хочу писать банальности – Дмитрий пошел в медицину по призванию и был великолепным профессионалом. Уже незадолго до смерти, с метастазами в головной мозг, он очень критично оценивал свое состояние, был абсолютно корректен не только с христианской (в терпении скорбей), но и с профессиональной точки зрения, и до самого конца мог содержательно обсуждать врачебные проблемы, которыми я иногда занимал его, отвлекая от мрачных мыслей. Теперь уже понимаю, что, наверное, отвлекал его от молитвы. В общем, каким Дмитрий был врачом, лучше меня напишут его пациенты. Почти у каждого врача есть в активе хоть несколько спасенных жизней. У хирургов больше – у терапевтов меньше, но есть…Это не добродетель, а своего рода послушание. «Если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую» (1 Кор. 9:16). Как-то так. Но есть у Димы и еще одна, очень важная, спасенная им маленькая жизнь, за рамками врачебной профессии. Но об этом подвиге мне пока следует умолчать.
 По-моему, весь этот некролог моему другу будет состоять из банальностей: талантливый человек талантлив во всем. Годы нашей юности пришлись на время первых опытов коммерческой медицины, и карьера Дмитрия на этом поприще оказалась вполне успешна. Сначала - в качестве менеджера одной из компаний, потом - совладельца небольшой сети детских амбулаторий. Опять главный врач и строитель клиники, и все это, не оставляя врачебной практики. К сорока годам он достиг профессионализма в организации коммерческой медицины. Посыпались предложения по работе. Но все планы подорвала болезнь…
 В декабре 2013 г. я по привычке открыл ногой дверь в кабинет главного врача «Клиники имярек». Дмитрий обсуждал что-то по телефону, пододвинув мне блюдце с постными печеньками. На его ослепительно белой рубашке алело небольшое пятнышко запекшейся крови. «Старый, родинка кровит, давно собирался удалить ее». Через неделю пришла гистология – меланома. Это был приговор, и мы оба это знали.
 И началось, как говорил Дима, изучение медицины с другой стороны. Несколько операций в онкоцентре с удалением кожных очагов и регионарных лимфатических узлов, которые вскоре возобновлялись в большем количестве. Лимфостаз на руке, попытка лучевой терапии. Потом появились метастазы в легкие, головной мозг. Две операции на головном мозге. Друзья помогли получить дорогие современные лекарства. Для получения этих препаратов Дима должен был ежемесячно летать в Милан. Поездка одним днем была тяжела, а сопровождающих не было. Это лечение Дмитрий переносил плохо: возобновлялась лихорадка, постоянно требовались антибиотики. Из семи дней в неделю он чувствовал себя более-менее прилично в лучшем случае три. Несмотря на болезнь, в характере Димы почти ничего не изменилось. Он не замкнулся, не ушел в болезнь. Работал до последней возможности, интересовался медициной, семьей, проводил много времени с друзьями, ездил в паломнические поездки по России, на Афон и в Иерусалим. Последняя поездка на Афон в мае 2015 г. ему далась очень непросто. Мы вылетали из Москвы в разные дни. Диме надо было в Милан, сдать анализы крови и получить препараты (которые, кстати, должны были храниться в холодильнике!) Причем, дата визита была фиксирована, и ему, совершенно больному, с риском развития судорог, пришлось вылететь из Москвы на неделю раньше нас. И уже из Милана пробираться в Грецию, на Святую Гору. Помню, звоню ему из Москвы: как ты, где? «Старый, ты как чуял, я уж собирался тебе звонить, чтобы ты меня пропилотировал по навигатору, сбился я с тропы. Ну, Слава Богу, уже вернулся, нашел дорогу». Кстати, телефон на Афоне «ловит» далеко не везде. В афонских монастырях обычно паломников оставляют на сутки. Дальше – топай в другой монастырь, освобождай место другим. А «топать» с тяжелым рюкзаком, Диме было тяжело. Упросил в Ватопеде, вошли монахи в положение, оставили на второй день. Послушание, говорит, было хорошее: морковку чистил на кухне. В Зографе «цена» вторых суток – мытье помещений и туалетов. Без перчаток. Тряпка одна. А Дима из инфекций не вылезал, «химия» подорвала иммунитет. И мыл. Встретились мы, как и договаривались, на пристани в Дафни. Улыбается. Бледный, мокрый от пота. Всех рад видеть. Дальше – подъем на «Святую Анну». А мы ошиблись, и вышли на одну остановку парома раньше, на Новом Скиту. Кто бывал в тех местах, поймет – сколько там чего и почем. Ползем наверх. Дима отстает, но улыбается, благодушный. Идите, братья, я сам потихоньку с Божией помощью доберусь. Понятно, шли вместе. До сих пор не понимаю, как он дошел? На привале Дима доставал свою аптечку, занимавшую треть рюкзака, и «завтракал» таблетками. С чувством юмора все было нормально. Как-то батюшка сказал, что забыл принять свои лекарства от диабета, Дима, не глядя, высыпал горсть итальянских таблеток: «Угощайтесь, батюшка». Новое ухудшение самочувствия началось летом 2015 года. Наросла слабость, появилось малокровие, а на великомученика Пантелеймона – приступ тонкокишечной непроходимости, операция. Когда открыли живот – метастазами оказался поражен весь кишечник. 
На следующий день после операции я был в реанимационном отделении у его кровати. Только что вынули интубационную трубку, и Дима дышал самостоятельно. Впоследствии он, с присущим ему юмором, рассказывал, что «чуть не захлебнулся собственной слюной, потому что манжета в трубке была раздута плохо, а привлечь внимание к себе почти невозможно. Начал «буйствовать», метаться в кровати, врачи думали вводить успокоительное. Слава Богу, разобрались, в чем причина. А то бы умер от удушья». Другое воспоминание: «лежа в глубоком медикаментозном сне (это по сути, кома), слышал все, что говорили врачи на обходе директора, а вмешаться не могу. Где был, в теле или вне тела, не знаю». Уже в палате, подходим христосоваться. Супруга целует Диму в лоб. Он отрицательно мотает головой: «пока в щеку целуй, рано еще в лоб».
О внутренней его жизни в это время знает Единый Бог, и, может быть, духовный отец. На поверхности – ровное, спокойное отношение к болезни, благодарность Богу, нежность к родным и друзьям. Сколько мы встречались, он всегда радовался, хотя прекрасно понимал свое состояние и прогноз. Часто причащался Святых Христовых Тайн, в основном, дома, но незадолго до смерти выбрался в храм, и виновато мне говорил, что просидел всю литургию.
На день рождения собирался готовить плов. Ходил по рынку, выбирал овощи. Хотел утешить всех нас. Умер Дима через день после дня своего Ангела – святителя Димитрия, митрополита Ростовского. Умер, не приходя в сознание, безболезненно, непостыдно, мирно с Богом и человеки. Царствие ему Небесное!
 
 Владимир Сюткин
 
.