Жизнь по вере

Трагический путь Казанской иконы Божией Матери

Трагический путь Казанской иконы Божией Матери

От небесного явления к людскому похищению

 

Что такое революция в небесном, а не земном ее измерении, знает каждый христиан. Если людей охватывает своего рода безумие, всепожирающая страсть к ниспровержению монархического порядка, каждый революционер, партийный или беспартийный, становится похож на того евангельского одержимого, жившего «у гробов»,  которого даже Христовы апостолы не могли исцелить, поскольку в нем сидела сила не одного а «легиона бесов». Христово Воскресение начиналось с выведения Христом  в рай ветхозаветных праведников. Революция начинается с того, что сатана выводит на землю полчища бесов, которые беспрепятственно вселяются в  людей и ведут их на баррикады.  Почему силы Господни не помогали нам в эту трудную минуту? Потому что русские люди в немалой части своей в дореволюционное время оставили духом своим Христа, прилепляясь всё больше к Вельзевулу. Служение Мамоне, богатству, устремление к достатку любой ценой, стало страшным поветрием в народной среде, начиная с 1860-х годов. Одни богатели, другие разорялись, люди из крестьян выбивались в купцы и дворяне, у всех на виду было это движение к материальному успеху, рывок как в другой мир, совершенный не за три и четыре поколения, а почти мгновенно -  в одно поколение. Растет зависть и злоба, кто не мог трудиться честно, понимая, что на обмане, насилии и воровстве достичь богатства гораздо быстрее. Об этом нам повествует трагическая история похищения чудотворной Казанской иконы Божией Матери. А ведь в результате этого революционного кощунства, из церковной жизни русского народа был изъят один столпов, хранящих православных России от внутренних врагов. Явленная икона была не просто хранительницей нарда, но защитницей от «агарянского зловерия», а значит смирительницей тех исламских радикальных поползновений на христианство, которые могли и тогда в 19 веке существовать, как они распространились сегодня. Но тогда эту обузу взяла на Себя Божия Матерь. И вот в 1904 г. ее украли русские люди, но безбожники и святотатцы, для которых стремление к обогащению превратилось в сатанизм. И ад открыл свою всепожирающую пасть после этих событий, а вскоре грянула революция 1905 г., а за ней и 1917 г. Помнить о тех событиях, значит, сделать глубокие выводы о последствиях тех страшных событий; значит не быть сегодня наивными людьми, считающими, что все само собой устроится, а наше дело только принимать события такими, какие они есть. Если святыни не отстаиваются молитвами всего народами, его устремленностью, не к комфорту и материальному благоденствию, а к духовному спасению в вечности, то они уходят из нашей жизни и защищать ее от бесовского вторжения нам приходится самим. А это путь Голгофы, путь величайших испытаний, выдержать которые могут не все. Ниже приводим очерк Казанского краеведа А. М. Еладшева об истории похищения в 1904 г. чудотворной иконы.

 Подходил к концу июнь 1904 года. Казанские обыва­тели лениво следили за событиями далёкой и не совсем понятной войны на восточных окраинах империи, с заметным интересом обсуждали городские новости и тщательно готовились к большому церковному празд­нику обретения чудотворной Казанской иконы Божией Матери, который ежегодно отмечался 8 июля. Но праздник не состоял­ся. Икона была похищена.

В ночь на 29 июня 1904 года (по старому стилю) в монастыре было совершено дерз­кое и неслыханное святотатство: пропала явленная в 1579 году Казанская чудотвор­ная икона Божией Матери и чудотворная икона Спасителя, обе в драгоценных ризах, украшенных жемчугом, бриллиантами и камнями. Стоимость риз оценива­лась не менее, чем в 100 тысяч руб. Не доставало также 365 руб., не зане­сённых в церковные книги.

В первом часу по полудню обитель посетил казанский архиепископ Ди­митрий (Ковальницкий). С прискорбным чувством молился он в осироте­лом храме.

Печальна была православная Казань в день празднования явления чу­дотворного образа — 8 июля. В Богородичном храме служил сам высоко­преосвященный владыка вместе со своим викарием, преосвященным Хрисанфом, епископом Чебоксарским.

«Не празднично на душе у всех нас, собравшихся здесь: и священно­служителей, и молящихся и, в особенности, сестёр сей святой обите­ли», — начал свою проповедь Владыка Димитрий. Как благоговела всегда Казань пред своей великой святыней! Как дорожила она этим явленным знаком особой милости к своему граду Царицы Небесной!

Кто из тысяч и тысяч казанцев в течение трёх веков не молился пред чудотворной иконой? Сколько здесь, пред святой иконой, слыша­лось вздохов в беде и напастях! Сколько пролито пред Пречистым Образом слёз в тяжком горе и печали! Вздохов глубоких, слёз горьких! Но и сколько облегчения, сколько утешения и радости духовной уносили отсюда все, с крепкой верой и несомненной надеждой... Дикий изверг человечества похитил святыню, ограбил с неё драгоценные украшения, и, — страшно вымолвить, но, по-видимому, теперь, несомненно, святую сжёг!

Смутилась и поражена тяжкою печалью Казань. Весть о невероятно гнусном, ужасном преступлении, глубокой скорбью отозвалась во всей православной России. Потому что в Казанской иконе Пресвятая Бого­родица явила своё покровительство не над Казанью только, а над всей русской землёй...

Попущением Божиим, злой человек похитил у нас наше сокровище, и, быть может, истребил. Но мы крепко надеемся, что Пресвятая Дева не

лишила нас своей милости.

Сильное и глубокое впечатление произвело на всех молящихся прочув­ственное слово духовного Витии — архипастыря Казанского, который, несо­мненно, был более всех удручён потерей драгоценной святыни Казанской.

Известие о неслыханном святотатстве в Казани распространилось за пре­делы не только Казани, но и России, что имело далеко идущие последствия. Так, константинопольский патриарх Иоаким III повелел написать точный список с древней и почитаемой иконы Божией Матери Паммакристы («Все-блаженнейшей»), находящейся в патриаршем храме св. Великомученика Георгия. По определению константинопольского Св. Синода исполненная копия с иконы была переправлена в Санкт-Петербург митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому высокопреосвященному Антонию Вадковскому с просьбой переслать её в дар Казанскому монастырю.

С благоговением и церковной торжественностью список с иконы Божией Матери Паммакристы был встречен благочестивыми казанцами. Со 2 по 14 декабря 1905 года при большом стечении прихожан происходили торже­ственные богослужения во Владимирском, кафедральном Благовещенском соборах, в Казанском Богородичном женском монастыре.

В честь святой иконы Божией Матери Паммакристы Константинополь­ский патриарх Иоаким III установил особое празднество, приурочив его к 1 сентябрю. 29 августа 1905 года в Константинополе вышло особое «Последование Вечерни, Утрени и Литургия в честь иконы пресвятой Богородицы «Всеблаженной» на греческом языке, составленное по повелению патри­арха. В 1906 году эта служба была переведена в Казани с греческого на церковно-славянский язык. Икона была установлена на место похищенной святыни.

Забегая вперёд, скажем, что это было не последнее святотатство, со­вершённое в Казани по отношению к иконе Богородицы. Икона Божией Матери Паммакристы («Всеблаженнейшей») находилась в Богородицком монастыре вплоть до его уничтожения в начале 30-х годов XX века, а затемсвященнослужителями и верующими была перенесена в Петропавловский собор. Её по каким-то причинам не перенесли в церковь Ярославских чу­дотворцев, как остальные, и после возвращения собора в ведение Казан­ской епархии (13 июля 1989 г.) этой иконы в нём уже не было. Список с неё ныне находится в Никольском соборе.

5 мая 1908 года патриарх Константинопольский Иоаким III на имя игу­меньи Казанского монастыря Маргариты прислал в благословение Казан­ской обители новый священный дар — Иверскую икону Божией Матери, именуемой «Вратарницею». Икона была написана на доске из кипарисового дерева. С подобающей честью она была внесена из кельи игуменьи прото­иереем Александром Зеленецким перед всенощным бдением в Никольский соборный храм.

2 июля 1908 года монастырь получил в дар от его блаженства, бла­женнейшего патриарха Иерусалимского и Палестинского Дамиана Святой Крест Господен, который был привезён в Казанскую Богородичную жен­скую обитель монахиней монастыря Арсенией1, которая путешествовала в Иерусалим на поклонение Гробу Господню и другим святым местам Пале­стинским.

На обратной стороне креста находилась надпись: Сей крест, содер­жащий частицу камня от Св. и Трепетной Голгофы и освящённый на Св. и Живоносном Гробе Господнем, препровождается в благословение в Казанский Богородицкий девичий монастырь. Святой град Иерусалим. 1908 года, июня 4 дня».

Сей крест был торжественно перенесён из кельи игуменьи в летний Ка­занский собор. В воскресенье, 6 июля, после вечернего богослужения был прочитан акафист страстям Господним и совершено поклонение Святому Кресту Господню.

 Город день ото дня наполнялся самы­ми невероятными слухами. От императора на имя казанского губернатора, тайного советника Петра Алексеевича Полторацкого, якобы была получена телеграмма, в которой предписывалось во что бы то ни стало разыскать как виновных, так и всё похищенное из монастыря, с предупреждением, что если не будут обнаружены преступники и похищенное, то чины полиции будут уволены от занимаемых должностей. Эти разговоры циркулировали более всего в средних слоях населения2.

Среди церковнослужителей и монахинь распространилось мнение, что похищение было осуществлено при содействии уволенного из монастыря бывшего дьякона Григория Рождественского и монастырского караульщика Фёдора Захарова; другие же считали, что это дело рук старообрядческой секты поморцев. Многие считали, что настоятельница обители монахиня Маргарита нерадиво относится к своим обязанностям, что монастырь плохо охраняется.

На страницах местной печати в ходе следствия и судебного процесса формировалось резко отрицательное общественное мнение к обвиняемым. В газетах помещались репортажи и статьи с такими заголовками, как «Свя­тотатство в монастыре». После поимки главного подозреваемого — «Похи­щение икон Чайкиным», его портреты, под которыми ставились подписи: «Чайкин — похититель святой иконы». Сила этого общественного мнения была настолько велика, что даже защитник Стояна (Чайкина), присяжный поверенный Тельберг в своей речи на суде сказал: «Даже я, когда получил приказ суда о назначении меня к исполнению обязанностей и пошёл зна­комиться с делом, то, предложи мне кто-нибудь вопрос «кто похитил ико­ну?», я бы, вероятно, ответил: Чайкин»2.

Напряжённость первых недель усугубило анонимное письмо с угрозами по отношению к святой обители и архиепископу Димитрию, которое 13 ав­густа получил по городской почте настоятель Собора монастыря протоиерей Братолюбов: «Уведомляю Вас батюшка что в самом непродолжительном вре­мени ваш монастырь будетъ взорван мины ужи заложены а так как-бы не пострадали люди то позаботтисъ да и сами поберегитисъ. Монашек же стоить пустить на воздух. Ни што и ни кто не спасетъ потому што проводники к минам заложены акуратна. Хорошо бу­дить если во время взрыва попадетъ архиерей Димитрий; но объ этомъ мы позаботимся и угостимъ его на славу. Дело устроить возложена на насъ троих, т. е. №№ 17, 23 и 28-й». В ответ на это Казанское жандармское управление усилило контроль местными социалистами-революционерами, но взрыва не последовало. Воз­можно, это была лишь шутка подгулявшей гимназической или студенческой молодёжи, а может, в это письмо была заложена и реальная угроза, ведь развитие революционных идей в среде учащейся молодёжи города в это время шло стремительно.

В этой нервозной обстановке требовались энергичные и быстрые меры по розыску преступников. К чести казанской полиции, она достаточно бы­стро, уже к 3 июля, вышла на след грабителей. Полицейская хроника тех дней подробно описывает детали этого преступления.

При осмотре примыкающего к монастырю сада Попрядухина в кустах акации были найдены: «два кусочка шёлковой ленты, десять жемчужин и металлический брелок», признанные священником Нефедьевым и монахиней Варварой, которая длительное время заведовала золотошвейной мастерской монастыря, за предметы, снятые с похищенной иконы Божией Матери.

Допрошенный на следствии в качестве свидетеля монастырский сторож Фёдор Захаров свидетельствовал, что в час ночи на Петров день (29 июня) он пошёл с монастырского двора в сторожку, но, подходя к колокольне, услышал шорохи у двери собора. Едва он успел вскрикнуть, как был окру­жён вооружёнными револьвером и ножами четырьмя мужчинами. Преступ­ники столкнули его в подвал и закрыли дверь. Спустя некоторое время он увидел проходившую к игуменскому корпусу послушницу Татьяну и только тогда он решился закричать.

Первоначальные розыски не дали указаний на лиц, свершивших святотат­ство, но 2 июля смотритель Александровского ремесленного училища Вла­димир Вольман заявил полиции, что 22 июня золотых дел мастер Николай Максимов заказал в мастерской училища щипцы — «разжим для растяжения» и взял их через три дня — 25 июня. Смотритель предположил, что этими щип­цами можно было бы взломать замки при совершении кражи из монастыря.

В тот же день Н. Максимова доставили в полицию. Поначалу он отрицал факт заказа щипцов, но, уличённый Вольманом и его помощником Андрее­вым, сознался, сказав, что сделал это по поручению своего давнего покупате­ля Фёдора Чайкина, который пригрозил ему смертью, если тот его выдаст.

В ночь с 3 на 4 июля в квартире на первом этаже дома купца Павла Андреевича Шевлягина (которым управлял лавочник Нефедьев), находя­щегося в 4-й части города, в 98-м квартале, на углу улиц Муратовской и Односторонки Кирпично-Заводской, что в Академической слободе (своё название слобода получила из-за расположенности вблизи здания Духовной академии — ныне в ней находится 6-я горбольница), которую снимал Чай­кин, казанским полицмейстером П. Панфиловым был произведён обыск. Но ничего из похищенного найдено не было. Сам же Чайкин за несколько часов до обыска вместе со своей сожительницей Прасковьей Кучеровой по­кинул город, уплыв вверх по Волге на пароходе «Ниагара» в сторону Ниж­него Новгорода. Решили задержать их по прибытии на место, что и было сделано 5 июля.

В то же время следствие выяснило, что Максимов 2 июля занимался продажей жемчуга, очень похожего на украденный с ризы. Это заставило полицмейстера произвести повторный, более тщательный четырёхдневный обыск в квартире подозреваемого Чайкина. В результате долгих поисков «удалось обнаружить спрятанные на кухне, на поду русской печи и в дру­гих местах 205 зёрен жемчуга, 26 обломков серебряных украшений с кам­нями, 72 золотых и 63 серебряных обрезков от ризы, пластинку с надписью «Спас Нерукотворный».

При осмотре преддиванного стола, стоявшего в зале, было замечено от­верстие, выдолбленное в одной из его ножек, где оказалось б ниток жемчу­га, 246 жемчужин, 439 разноцветных камней, несколько серебряных гаек и обломков украшений и проволока. В чулане заднего крыльца квартиры найдены ещё 3 жемчужины и серебряная проволока, в железной печи — 17 петель, 4 обгорелые жемчужины, кусочки слюды, 2 гвоздика, загрунтовка с позолотки и обгорелые кусочки материи... Кроме того, в квартире Чайкина были найдены плавильная лампа, роговые весы и черновик теле­граммы следующего содержания: «Город Обоянь, Долженская волость, Ананий Комов, выезжай немедленно в Казань Фёдор».

В овраге, рядом с домом Шевлягина послушницей монастыря Хашевой2 были найдены три долота, ножницы для резки металла. Таким образом, факт уничтожения риз и окладов икон был налицо.

По материалам следствия с 25 по 29 ноября 1904 года в Казанском окружном суде, при участии присяжных заседателей в количестве двадцати человек, под председательством бывшего городского головы, члена Казан­ской судебной палаты С. В. Дьяченко состоялось слушание дела о похище­нии чудотворной явленной Казанской иконы Божией Матери. Старшиной присяжных заседателей был избран профессор Казанского университета Н. П. Загоскин. Было определено проводить заседания суда с 10 до 24 ча­сов с перерывами на обед и ужин.

По материалам следствия были допрошены и привлечены к ответствен­ности шесть человек: крестьянин села Жеребца, Жеребцовской волости, Александровского уезда, Екатеринославской губернии, профессиональный похититель икон Варфоломей Андреевич Стоян, он же Фёдор Иванович Чайкин, 28 лет; крестьянин села Долженкова, Долженковской волости, Обоянского уезда, Курской губернии, карманный вор Ананий Тарасович Комов, 30 лет; мещанин г. Казани, монастырский караульщик Фёдор За­харов, 69 лет; запасной младший унтер-офицер из казанских цеховых, ювелир Николай Семёнович Максимов, 37 лет; мещанка г. Мариуполя, Екатеринославской губернии, сожительница Стояна-Чайкина Прасковья Константиновна Кучерова, 25 лет; мещанка г. Ногайска, Таврической гу­бернии Елена Ивановна Шиллинг, 49 лет, мать Кучеровой.

У Варфоломея Стояна было несколько паспортов на различные фамилии, в том числе и на Фёдора Чайкина. Поэтому судебный процесс по определе­нию газетчиков остался в истории как «Дело Чайкина». Это был не только профессиональный похититель икон, но, несмотря на свои молодые годы, и закоренелый преступник. В Ростове-на-Дону он выстрелил из револьве­ра в городового, при задержании бежал; совершил кражу драгоценностей из Ярославского мужского монастыря, а также из Казанско-Богородицкой церкви в г. Туле; в 1902 году бежал из Златоустовской тюрьмы, где от­бывал наказание за кражу денег в единоверческой церкви. И это только небольшая часть его преступлений, зафиксированная унтер-офицерами Ка­занского губернского жандармского управления.

Стоян-Чайкин специально, более чем за полгода до кражи, приехал в Казань, чтобы совершить это дерзкое преступление. Понятно, что в одиноч­ку он не смог бы это осуществить, поэтому телеграммой вызывает своего старого приятеля, карманного вора Анания Комова, входит в преступный сговор с казанским ювелиром Николаем Максимовым и монастырским ка­раульщиком Захаровым.

Преступники юлили, сваливали вину друг на друга, «путались» в по­казаниях. Большую часть драгоценностей, украшавших иконы, удалось вернуть. Но следов чудотворных икон обнаружить не удалось. Ни Стоян-Чайкин, ни другие обвиняемые то ли из страха перед Божией карой, то ли по каким-то иным мотивам хранили полное молчание о самих иконах.

«Спрошенная, как при дознании, так и на следствии, проживавшая в одной квартире с Кучеровой дочь её Евгения (ей в ту пору было 9 лет) показала: накануне Петрова дня, поздно вечером, Чайкин ушёл из дома вместе с Ананием Комовым, приехавшим за несколько дней перед тем в Ка­зань, причём каждый из них взял с собою шпаеру (револьвер); а после того, проснувшись на рассвете, она увидела, что Чайкин рубит «секачём» (боль­шим ножом) икону Спасителя, а Комов топором — икону Божией Матери. Разрубленные иконы были положены в железную печь, после чего бабушка

(Елена Шиллинг) зажгла иконы... она видела, как Чайкин и Комов резали похищенные ризы ножницами, а мать её резала жемчуг.

Девочка также рассказала, что за несколько дней до этого они вместе с Комовым ходили в город, где повстречали сторожа монастыря Захарова и по-дружески поздоровались с ним. Впоследствии Евгения Кучерова неодно­кратно меняла свои показания, по-детски легко отказывалась от предыду­щих, явно придумывала новые. Следствие с большим недоверием относи­лось к ним, тем более что свидетели и обвинения, и защиты единодушно указывали на такие черты её характера, как лживость и ветреность.

Тем не менее 8 июля в селе Долженкове был задержан Ананий Комов. У него обнаружили револьвер, золотой медальон с девятью жемчужинами, а у родственников — портмоне с деньгами на внушительную, по тем временам сумму в 540 рублей. Эксперты в свою очередь провели сличение почерков и пришли к выводу: черновик телеграммы, найденной в квартире Чайкина, был написан рукой ювелира Николая Максимова.

Сам Чайкин, чтобы свалить вину на Максимова, свидетельствовал: «... вечером 28 июня он был дома, лёг спать часов в 8—9 вечера и ночью ни­куда не ходил: на второй или третий день после Петрова дня (29 июня) он купил за 750 рублей у Максимова, пришедшего к нему на квартиру, две ризы с икон Спасителя и Казанской Божией Матери, зная, что они похищены в Казанском монастыре; ризы были куплены изрезанными, и он скрыл их в печи, а камни и жемчуг спрятал в ножку стола...»2.

Максимов же утверждал: «После кражи из монастыря Чайкин на мои вопросы о судьбе икон сказал: «Я порубил, побросал в печку, мать за­ставил сжечь; она сожгла и плакала — мамаша у нас плаксивая».

Как показало следствие, тогда же Максимов по просьбе Чайкина про­демонстрировал, как расплавляется золото и получил от него жемчуг, ко­торый и продал3. Действительно, в железной печи были найдены не только обгорелые жемчужины, кусочки слюды, гвоздики и петельки с риз, но и загрунтовка с позолотой, что неопровержимо доказывает уничтожение не только риз и окладов, но и самих икон.

Вина преступников была доказана, и они были приговорены к различ­ным срокам заключения: Варфоломей Андреевич Стоян к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 12 лет, Ананий Тарасович Комов к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 10 лет, Николай Семёнович Максимов к лишению всех особых, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и воинского звания и отдан в исправительные арестантские отделения на 2 года и 8 месяцев, Прасковья Константиновна Кучерова и Елена Ивановна Шиллинг к тюремному заклю­чению на 5 месяцев и 10 дней каждая, Фёдор Захаров оправдан4. Была уничтожена, но о месте её нахождения он умолчал. Ещё во время судебного процесса у многих вызывало неподдельное удивление пове­дение настоятельницы обите­ли игуменьи Маргариты. При даче свидетельских показаний её состояние было удивитель­но спокойным. Она больше за­ботилась о возвращении драго­ценного оклада, чем об иконе. Небезынтересно и то, что дело о похищении ико­ны продолжалось вплоть до 1914 года и было прекращено по личному настоянию Гри­гория Распутина.

В 1950 году послушница игуменьи Маргариты монахиня Агафья рас­крыла Казанскому архиепископу Сергию (Королёву) тайну поведения на­стоятельницы монастыря на знаменитом судебном процессе. Ввиду того, что было несколько попыток украсть чудотворную икону, настоятельница на ночь, после вечернего богослужения, выставляла список с иконы, а под­линная в это время находилась у неё в келье. Так было и в ночь кражи. Поведавшая эту историю монахиня Агафья упокоилась в 1996 году.

Предание о том, что была украдена не явленная икона передаётся из по­коления в поколение и многие православные верующие считают, что чудот­ворная икона находится в кладбищенском храме Ярославских чудотворцев.